Сафронов Вячеслав
Пианино
По пыльной, горячей дороге, тянувшейся через огромные поля, бежал мальчик, в выгоревшей рубашке, штанах на резинке и босой, как все ребятишки летом в сельской местности. Дорога раскалилась под июльским солнцем так, что обжигала ноги, вязнувшие в бархатной пыли. До самого горизонта стояла высокая рожь, окрасившая всё вокруг в жёлтый цвет. Ржаные колосья напевали какую-то приветливую песню. Павлу казалось, что это поёт его мама. Когда она отдыхала, мальчик часто слышал её пение – тихое, ласковое, наполнявшее душу нежностью и любовью. Вот и на ржаном поле ему слышалось нечто похожее.
Павел возвращался из соседнего села, где на наёмной работе плотничал его отец. Каждый день мальчик носил ему еду, а затем бежал обратно, присмотреть за младшими братьями, пока мать ходила на стойло, чтобы подоить корову.
Впереди, километрах в трёх, блестели купола Успенской церкви, рядом виднелись могучие вётлы родного села. Павел всё время смотрел на полупрозрачное облако, и всё время стремился обогнать его. Но облако не становилось ближе, так и висело над головой. Скоро различимыми стали золотые кресты на куполах церкви. Мальчик так и бежал бы до самого села, но впереди на дороге показалась телега, тащившаяся в том же направлении. Пришлось приостановиться. В телеге лежало что-то огромное, прикрытое мешковиной и привязанное, чтобы не свалилось. Рядом шёл дядя Яков с вожжами в руках, сосед Куренковых.
Мешковина укрывала не всю поклажу, открытая её часть поблескивала своим чёрным лаком. Павел сразу узнал в необычном грузе пианино. «Что же ещё-то? Вот и канделябры, клавиши», - удостоверился мальчик. Это действительно было пианино известной фирмы«W. Neumann». У Павла даже дух захватило от удивления, а в ушах зазвучала мелодия, всякий раз останавливающая его, когда он проходил мимо барского дома. Мелодия напоминала песню ручья, бегущего по камням крутого склона, а иногда в ней слышался звон бубенцов, пролетавшей невдалеке брички. Это звучание вселяло в Павла ощущение доброй, тёплой и сладкой радости. Не часто возникало подобное чувство, а вот музыка, льющаяся из окон большого кирпичного дома, это ощущение рождала.
- Дядя Яша, что везёшь большое такое, - не выдержав любопытства, спросил мальчик. Он не стал задавать прямые вопросы «Куда?» и «Зачем?». Что-то сдерживало парня от этого.
- Пьянину везу из барскава дома. Там растащили всё, а она тяжеленная, вот меня и ждала.
- А кто играть-то тебе будет? – всё сильнее удивлялся Павел.
- Нашт игра мне её.
После этих слов Яков на секунду задумался о дальнейшей судьбе пианино, а затем решительно продолжил:
- Пущу на дрова, в печь пойдёт эта пьянина.
Эти неожиданные слова, будто крапивой обожгли мальчика.
- Как на дрова? – чуть не закричал Павел.
Мысли его летели одна за другой: «Нет, допустить такое нельзя. Но как спасти это чудо?»
Павел вдруг представил, как дядя Яков топором разбивает пианино, как осколки полированного дерева бросает в горящую печь. «Неужели рука поднимется на такое?» - Даже думать об этом ему стало страшно.
- Дров с него, всего-то на одну топку, - вымолвил мальчик.
- Хоть раз, да истоплю, - твёрдо ответил Яков. – Лес-то вон он как далеко.
- Дядя Яков, жалко же эту музыку пускать на дрова.
- А чего мне жалеть-то её? Вещь не покупная, да как сказывают, расстроенная вся. Капризная что ли? Не знаю.
Плясать под неё не получиться, да и стар я до плясок, рас-тарантас.
«Рас-тарантас» - это такое выражение было у Якова, привычка. Но употреблял он его, только будучи в хорошем расположении духа. Мальчик знал это, а потому просить соседа стал настойчивее.
- Дядя Яков, если пианино тебе не нужно, ради Бога, отдай мне его, а дров я натаскаю не на одну топку.
- Не на одну, - насмешливо повторил Яков. – Да знаешь ли ты, малец, сколько пьянина эта стоит? Рублей двести, рас-тарантас, поди, будет.
- Не сомневайся, дядя Яков. Дров, ей-ей, натаскаю.
Павел забегал вперёд, поворачивался к Якову и, идя задом, старался смотреть соседу в глаза.
- Не споткнись, пострелёнок. Двести рублей и точка.
Мальчик сник от обиды. Горестно было сознавать, что музыкальный инструмент, о котором он больше всего мечтал, из-за несговорчивости соседа погибнет.
Ничего не ответив Якову, Павел помчался домой быстрее прежнего. Ему было горько не только из-за обиды на Якова, но и от чувства безысходности, от понимания, что вряд ли когда-нибудь у него будет заветный инструмент, издающий волшебные звуки. Двести рублей – огромная сумма, таких денег Павел не видел в доме никогда. Да и лишней копейки-то никогда у них не водилось. Откуда? Матери с отцом всех накормить, обуть, одеть огромных трудов стоило. Восемнадцать детей – это не кот наплакал. Да и дети-то с семи лет все в поле работали. Какое уж тут пианино. Одна была радость – русская песня.
Её любила вся семья. Пели и за работой, и за отдыхом. Друг от друга учились, от других поющих людей тоже. Сколько раз возле барского дома Павел слышал пение, от которого перехватывало дыхание. Он останавливался и вслушивался в каждый звук, в каждое слово, хотя вокал и был на неведомом ему языке. «Аве, Мария…». Он хорошо запомнил звучащую мелодию, напевал её нередко, удивляя домашних необычностью мотива.
За красивый голос Павла даже пригласили петь в церковном хоре. И он с превеликим удовольствием выводил вместе с взрослыми людьми «Христос воскресе», Херувимскую песню, «Пресвятой Богородице помолимся», Знаменный распев и другие песнопения.
Домой мальчик прибежал вовремя. С младшими всё было в порядке. Вскоре с дойки пришла и мать. Она сразу заметила, что Павел чем-то взволнован. Но он молчал, лишь время от времени тихо выходил из дома к соседскому двору, чтобы проверить цело ли ещё пианино. Желание заполучить его было так велико, что вечером, когда собралась вся семья, Павел не выдержал и рассказал обо всём.
Якова ругали, на чём свет стоит.
- Что же делать? – чуть не плача спрашивал Павел. – Сожжёт ведь, право сожжёт этот Рас-Тарантас.
- Не позволим! – твёрдо произнесла мать. Она достала из сундука пахнущее нафталином, купленное лет пять назад на плотницкие деньги ещё хорошее пальто, перекрестилась на икону Божьей Материи, стоявшей в красном углу, и вышла из избы, приказав за ней никому не ходить.
Ожидание казалось долгим и мучительным. Павел места не находил от неизвестности. Он сомневался, что Яков согласится на обмен. Но и надежда не покидала его. Про себя он просил о помощи Бога. Павел искренне верил во Всевышнего и надеялся, что молитва поможет вызволить пианино из плена Якова. «Господи, услыши глас мой, да будут уши Твои внемлюще гласу моления моего», - раз за разом повторял мальчик слова молитвы.
Минут через тридцать, когда все извелись от ожидания, мать вошла в избу. В её руках, на которые все в этот момент обратили внимание, ничего не было. Ни Павел, ни его братья не знали, что пальто очень дорогое, а жене Якова на люди выйти давно было уже не в чем.
Мать окинула избу взглядом, словно искала чего-то.
- Всё в порядке, сынок, - сказала она Павлу, - ищи место под свою музыку. Придётся, видимо, нам немного потесниться.
На радостях в знак благодарности Павел расцеловал матери руки.
- Кровать, мама, в сени вынесу, там спать стану, а холодно будет – на полу места много.
- Бегите, тащите быстрее, пока Яков не передумал.
Все выскочили на улицу и помчались к соседнему дому.
Яков старательно свинчивал с пианино канделябры.
- Так уж договорились, бронза мне остаётся, а пьянина, Пашка, твоя теперь, делай с ней что хочешь. Голос, вроде, она не потеряла, - стукнул по клавишам Яков. - Только, рас- тарантас, играет, словно пьяный поёт, расстроенная напрочь, поломанная, наверное. Мужики, что грузить помогали, так мне и сказали, поломанная.
Пианино оказалось вполне пригодным для игры. Регент местной церкви помог кое-какие планочки подклеить и настроить инструмент, а отца Павла заверил, что у мальчика талант, что ему непременно учиться музыке надо.
Отец Павла и сам понимал это, поэтому не раз говорил своим домашним: «Павлу пальцы беречь надо, а то от работы они деревенеют, а ему шевелить ими. Играет-то он у нас лучше даже, чем поёт. Может, музыкантом станет, не всем же землю пахать. Может, прославит Пашка фамилию Коренковых».
После таких слов неловко становилось парню. Ведь все работают, а он дома сидит, пиликает. Получалось, что Павел дармовой хлеб ест. Он, как и все, игру на пианино за работу не считал. Однако занимался целыми днями. Руки от игры, словно от вил или лопаты уставали. Братья утром уходят, Павел за пианино садится, придут домой с поля, он их музыкой встречает. И никто на него не обижался, что не работает со всеми вместе.
Куренковы лучше других знали, что Пашка не как все мальчишки в деревне - впечатлительный, приметливый, то к пению птиц прислушивается, то часами сидит с балалаечниками рядом или с гармонистами. А однажды, думали, пропал Павел. Нет его к обеду, нет и к ужину. Мать с отцом встревожились, братья всю деревню оббегали, нигде нет Павла. Лишь к утру домой заявился. С ног валится. И есть не стал, сразу спать улёгся. А когда проснулся, понял, что без объяснений не обойтись. Все вокруг него собрались, знать желали, что же случилось.
Оказалось, что дядя Яков, тот самый Рас-Тарантас, попросил помочь погрузить на пристани товар с прибывшего парохода. Павел согласился. Когда работа была закончена, на палубе парохода вдруг раздалось пение, да такое, что все рты пооткрывали – звучное, сильное, как и сам певец. «Ой, ты Волга, мать родная, Волга – русская река…», - разносилось с парохода могучее пение.
Парень не заметил, как оказался рядом. Пароход прогудел и отчалил, а Павел и не слышит, и не видит ничего, кроме артиста заезжего, всё слушает, на него глядит. Песни большей частью были протяжные, грустные, но и весёлые встречались, особенно «Вдоль по Питерской». Понравилась она Павлу.
Опомнился он, когда певец закончил свой концерт. А пристани-то давно и не видно. Хотел Пашка с парохода прыгнуть, вплавь до берега добраться, да люди не дали. Так и ждал, пока к ближайшему причалу не пристали. А потом и бежал почти всю ночь до дома.
Братья с сёстрами смеются над Павлом, отец с матерью – охают, но не ругают. «Слава Богу, - говорят, - обошлось, ничего не случилось.
- Но раз виноват, - заявляет отец, - отвечай Павлуша. Спой-ка нам что-нибудь из репертуара того самого артиста.
Павел не ожидал, что так легко отделается. Он готов был к хорошей взбучке, а его песни петь заставляют.
- Давай, давай, запевай, послушаем, что нынче заезжие артисты на Волге поют, - настаивает отец. – Не зря же и тебе Бог дал голос. Запевай, мы поддержим.
Павел мысленно перебирал песню за песней. «С какой начать, какая больше понравится?» - гадал он.
Неожиданно даже для себя, довольно громко и бодро, подражая пароходному артисту, он запел:
«У нас нынче субботея…»,
«А на завтра воскресенье», - тут же поддержал его отец.
«Барыня ты моя, сударыня ты моя! Эх, воскресенье», - подхватила песню уже и мать.
А затем Павел пел и другие песни. И родители тоже знали их. Подтягивали и братья с сёстрами. Так до самого обеда и пропели всей семьёй, словно в праздник какой-то.
- Давай-ка, Паша к этим песням на пианино музыку подбирай, веселее петь-то нам станет, - завершил отец семейный концерт.
Павел играл на слух, нотной грамоты он не ведал. Однако, лишь раз услышанную мелодию, без труда воспроизводил на пианино, и не только песенную. Однажды, когда отец плотничал в богатом доме, Павел слышал, как такой же мальчик играл на чудо инструменте очаровательную музыку, которая, казалось, уносила высоко в небо, где он летал, словно самая проворная и счастливая птичка, то опускаясь к земле, то вновь взмывая в голубые высоты.
Павел навсегда запомнил ту колдовскую музыку и прелестные звуки пианино. Позже он узнает, что это был фортепианный Анданте волшебного Моцарта, познакомится с произведениями других замечательных композиторов. В детстве классику ему преподал регент церковного хора. С ним же Павел впервые слушал и концерт классической музыки в губернском театре - Шуберта, Чайковского, Рахманинова.
… Пройдёт много долгих лет, и в небольшом волжском городе появятся афиши, извещавшие о фортепианном концерте, главным исполнителем которого станет Павел Коренков. Приезжий виртуоз вспомнит не только старые улочки, но непременно и отца, мечтавшего о прославлении их фамилии, пальто матери, за которое было выменяно пианино, конечно же, и сам «Neumann» – наиболее ценную вещь его юношеской жизни.
Когда Павел уехал учиться, играть на пианино у Коренковых стало некому. Как верный друг, старый инструмент продолжал ждать своего хозяина. И однажды пальцы маэстро коснулись его клавиш. Пианино вновь ожило, вновь зазвучало радостно и по-прежнему прекрасно. Павел играл на родном инструменте с тем же задором и вдохновением, как и в детстве. Но теперь, через много лет, эту игру отличало изящество, мастерство исполнителя.
Встреча с пианино не была случайной. Чтобы «Neumann» не «скучал», не стоял без дела, Павел решил передать его в дар открывшейся в родном городке музыкальной школе. Юные пианисты были рады известному музыканту и его щедрому подарку. Благодарен был и «Neumann» за поступок маэстро, определивший дальнейшую судьбу инструмента.
Благодарен также сильно, как когда-то за то, что Павел не позволил пустить инструмент на дрова.