Фадеев Александр Александрович (11 (24) декабря 1901, Кимры – 13 мая 1956, Переделкино) – русский советский писатель и общественный деятель.
В истории новейшей русской литературы есть писатели, которые оставили в ней заметный след благодаря редкому по силе воздействию своих произведений на несколько поколений молодых людей. В 1930-е годы – это Николай Островский и его роман «Как закалялась сталь», в 1940-е – Александр Фадеев и его «Молодая гвардия». Можно спорить о литературном качестве этих произведений, но по степени и силе влияния на читателей того времени, особенно молодых, им, пожалуй, не сыскать равных во всей советской литературной эпохе. Задуманные и созданные как «романы воспитания» (в прямом смысле слова), они и в самом деле стали таковыми и на протяжении многих десятилетий отменно выполняли эту задачу. Счастливая участь обоих произведений не может, однако, заслонить драматической судьбы их авторов: первого преждевременно свела в могилу неизлечимая болезнь, а второй окончил жизнь самоубийством. Но его уход, который уже сам по себе был трагичен, сопровождался еще и открыто выраженным в предсмертном письме личным протестом, направленным в ЦК КПСС и воспринятым последним как своеобразный вызов политическому руководству страны. Сила этого протеста во много раз увеличилась оттого, что он исходил от человека, в течение всей своей жизни преданно служившего коммунистической партии и ее идеалам.
Выросший в семье профессиональных революционеров, Фадеев с ранних лет был предуготовлен к миссии не просто пролетарского писателя, но и своего рода вожатого в среде «неистовых ревнителей» новой литературы. Учеба во Владивостокском коммерческом училище, сближение с большевиками, участие в партизанском движении против Колчака и иностранных интервентов в Приморье и военных действиях против атамана Семенова в Забайкалье сформировали личность Фадеева, с юных лет познавшего «вкус» партийной работы и прошедшего путь от рядового бойца до комиссара бригады. Эти годы дали ему ценный жизненный опыт и материал для будущих литературных произведений. 19-летним юношей Фадеев стал делегатом X съезда РКП(б) и вместе с другими делегатами, был мобилизован на подавление кронштадтского мятежа, получив при этом серьезное ранение. После излечения он поступил в Московскую горную академию, но вскоре вынужден был прервать учебу ради все той же партийной работы на Кубани и в Ростове-на-Дону. С тех пор приоритет партийного долга перед любыми другими личными интересами, включая и творческие, станет одной из существенных черт Фадеева, предопределивших его яркую и вместе с тем драматическую жизненную судьбу.
Первая повесть Фадеева «Разлив» (1924), посвященная популярной тогда теме борьбы коммунистов за «большевизацию» крестьянской массы, была сугубо ученической и отразила влияние на автора модных литературных новаций – от усеченной, «рубленой» фразы до имажинистской вычурной образности. Более четко индивидуальность писателя проявилась в рассказе «Против течения» (1923), в основу которого легли некоторые эпизоды из жизни юного Булыги (партийная кличка Фадеева) и его старшего двоюродного брата, боевого товарища по партизанской войне в Приморье Игоря Сибирцева. При всем несовершенстве первых произведений в них наметилось то, что связывает их с будущим творчеством Фадеева. В частности, торжество партийной идеи и воли у тех его героев, которых он назовет потом людьми «особой породы». Данное качество осознавалось Фадеевым не как признак аскетизма в ущерб душевной, эмоциональной стороне человека, а как истинное проявление красоты его духа и самой революции.
Этот типично фадеевский взгляд на человека в полной мере обнаружился в романе «Разгром» (1927), написанном с сознательным намерением дать некий пример, «образец» того лучшего в людях, что раскрыла в них революция. Новый герой истории показан здесь в свете мечты о Человеке, о гармонически развитой личности, формирование которой автор считал конечной целью революции (отсюда романтический колорит в этом сугубо реалистическом произведении). Воплощена эта мечта не в каком-либо одном «идеальном» образе, а в коллективном портрете воинов-партизан.
Подобный «отбор человеческого материала», где главным критерием служит не общечеловеческая, а революционная мораль, был несомненным отражением реальности самой революции. Но в нем заключалась, как подтвердил последующий опыт советской истории, и опасность произвола, жестокости, насилия над личностью, в том числе и над теми, кто неизменно и искренне руководствовался законами «революционной морали». По иронии судьбы эти явления не миновали и самого Фадеева, наложив определенный отпечаток на его характер и сыграв свою коварную роль в его жизненной и творческой драме.
Роман «Разгром» в момент своего появления вызвал всеобщий интерес и вышел в явные лидеры по степени внимания к нему критики. За редким исключением, роман в целом получил высокую оценку и стал своеобразным художественным эталоном своего времени.
Завершение романа «Разгром» совпало с переездом Фадеева в Москву и началом его работы в РАПП, где он занял место одного из руководителей ассоциации. Участие в рапповском литературном движении (1926-1932) выявило новую грань деятельности Фадеева в качестве критика и теоретика литературы. Интересы литературной политики Фадеев ставил превыше всего, отождествляя их с интересами собственно литературы, хотя они далеко не всегда совпадали.
Рапповский период в творческом плане мало чем обогатил Фадеева, но зато научил его, говоря его же словами, «впрягаться в литдела», подчиняя их политическим задачам, придал ему уверенности в своем праве «руководить» другими писателями, распоряжаться их судьбами. Здесь закладывались качества будущего «властолюбивого генсека» (М. Шолохов) советской литературы, подвергавшего некоторые отнюдь не худшие ее произведения (А. Платонова, В. Гроссмана, Э. Казакевича и др.) разносной и несправедливой критике и лишь в конце жизни признавшего многие свои ошибки и пытавшегося их исправить. Между тем современное и авторитетное предостережение по этому поводу литературный деятель Фадеев услышал еще в 1929 году. «Горький перед отъездом предупреждал меня самым серьезным образом, - писал он, - что если я не разгружусь и буду дальше жить так, то дело может кончиться просто гибелью дарования»6. Эти пророческие слова прозвучали из уст человека, от которого Фадеев, по воле судьбы, принял своеобразную эстафету в руководстве Союзом писателей на долгие годы.
Надо признать, что автор «Разгрома» по своим профессиональным и человеческим качествам был вполне подготовлен к этой ответственной должности. Сталин отнюдь не ошибся, остановив свой выбор на Фадееве как руководителе Союза писателей. Время подтвердило, что из всех литературных деятелей советских лет, занимавших этот пост после Горького, он был, пожалуй, самой яркой и авторитетной личностью, пользовавшейся наибольшим доверием среди писателей. Горячая заинтересованность и профессионализм Фадеева в литературных вопросах, его душевная открытость и постоянная внутренняя готовность помочь советом и делом располагали к нему писателей, казалось бы, совершен¬но не схожих по характеру и творческим пристрастиям.
К чести Фадеева, он не самообольщался на своем высоком посту. Довольно скоро он понял, что эта должность, при всей ее тогдашней значительности, легла тяжким бременем на его плечи, не оставляя времени и сил для собственного литературного творчества, которое он считал своим главным призванием.
Первые и довольно тревожные признаки творческих затруднений Фадеев почувствовал в работе над романом «Последний из удэге», растянувшейся на многие годы, но так и не доведенной до. Замысел этого романа вырос из того же жизненного источника, что и «Разгром»: революция и Гражданская война на Дальнем Востоке. Но писатель значительно расширил рамки повествования, претендуя на создание эпопеи в форме «синтетического монументального реализма», которую он находил в литературе у Шекспира, Гете, в музыке – у Бетховена и которую считал в 1930-е годы наиболее отвечающей характеру и духу советской эпохи.
Поиски более емкой, как казалось Фадееву, художественной формы (одновременно и реалистической, и романтической, и сим¬волической) давались ему с большим трудом и в конечном счете привели к тому, что роман получился «принципиально разностильным». До подлинного синтеза, удовлетворяющего прежде всего самого автора, дело так и не дошло.
Эльза Триоле писала, что Фадеева по-настоящему мог вдохновить лишь «восторгающий сюжет». Такой сюжет он нашел в представленных ему в 1943 году документальных материалах о молодежном Краснодонском подполье, на основе которых и был создан роман. Тяготение писателя к групповому портрету обрело здесь опору как в материале (деятельность комсомольской подпольной группы), так и в самом нравственном облике молодогвардейцев, черты которых так или иначе связаны с представлением Фадеева о прекрасном человеке. При этом автор сознательно стремился раскрыть идеальные стороны их характеров, выделить то главное, что проявляется в них в момент большого исторического испытания.
Контраст молодости и войны, жизни и смерти, света и мрака является характерной чертой поэтики романа «Молодая гвардия». Прикосновение Фадеева к юности 1940-х годов было для него одновременно и возвращением в собственную юность.
Несомненный и повсеместный успех «Молодой гвардии» у читателей, что стало ясно сразу же после ее публикации, не избавил Фадеева от неожиданной критики, обрушившейся на него в редакционной статье «Правды» от 8 декабря 1947 года, через два (!) года после выхода романа. Автору было предъявлено несколько серьезных обвинений, главное из которых – недостаточное изображение роли партии в руководстве комсомольской подпольной организацией. Критика эта совпала по времени с обнаружением новых документов, подтверждавших тесную связь коммунистов с молодежным подпольем.
Писатель оказался в весьма непростой ситуации. Он был поставлен перед необходимостью доработки романа, уже признанного читателями и критикой одной из лучших книг о войне, отмеченного Сталинской премией первой степени, заслужившего большой успех на театральной сцене и киноэкране. Обо всем этом ему предстояло отныне забыть, наступив на горло собственной песне, принеся в жертву партийному молоху авторское самолюбие и уже испытанную радость за достигнутый и общепризнанный творческий успех. Развернувшаяся вслед за статьей в «Правде» критика романа в партийной и литературной печати не оставляла Фадеева в покое. За привычной формулой об отсутствии в романе направляющей руки коммунистов осталась незамеченной нелепость самого этого тезиса, предъявленного автору в качестве основного изъяна «Молодой гвардии». Ведь если молодежь Краснодона сама, по своей инициативе, не ожидая партийной указки, создала подпольную организацию и вступила в смертельную схватку с ненавистным врагом, то это как раз свидетельствовало об уровне ее сознательности и патриотизма, о высоких человеческих качествах, воспитанных в ней всем предшествующим опытом советской эпохи. Это само по себе было убедительным доказательством того, что в стране сформировалось новое поколение молодых людей, способных жизнью своей отстоять ее честь и свободу. Даже с позиции самой компартии этот факт безусловно свидетельствовал в пользу последней, не формально, а по существу демонстрируя плоды ее воспитательной деятельности в обществе. Но в данном случае догматическая непреложность самого тезиса о «руководящей» и «направляющей», насаждаемого во всех сферах общественной жизни, оказалась сильнее здравого смысла. Парадоксальность развернувшейся критики по адресу Фадеева заключалась еще и в том, что не кто иной, как глава Союза советских писателей, отдавший всю свою жизнь служению партийному долгу, оказался обвиненным в недооценке роли партии в борьбе с фашизмом.
К решению о переделке «Молодой гвардии» Фадеев пришел нелегко и приступил к ней не сразу, а лишь после продолжительных раздумий о целесообразности этого шага, убедив себя в справедливости выдвинутых претензий к его роману. Исключительная, если не сказать, завышенная требовательность к себе не позволила ему ограничиться формальным выполнением возникшей перед ним задачи. Фактически он писал роман заново, не только добавляя в него новые главы, но тщательно пройдя своим пером по всему его тексту. Так появилась вторая редакция «Молодой гвардии» (1951), значительно расширенная и переработанная автором в соответствии с критическими замечаниями «Правды».
Переработка вполне законченного и уже вошедшего в сознание читателей произведения давалась ему с большим трудом и напряжением сил: на это ушло три года, почти вдвое больше, чем на создание самого романа. Какими бы серьезными мотивами она ни оправдывалась, в том числе и самим Фадеевым, в глазах литературной общественности это выглядело своего рода внутренним компромиссом писателя с властью.
Но и поступить иначе Фадеев не мог хотя бы потому, что претензии к его роману возникли в полном соответствии с теми критериями, которые он сам утверждал в литературе и как художник, автор романа «Разгром», и как критик, и как официальный руководитель Союза писателей. Следуя своему неизменному принципу во всем давать «образец» (и прежде всего в творчестве), он и в данном случае решил показать пример того, как должен относиться к критике писатель-коммунист. Однако колоссальный труд, затраченный Фадеевым на переделку романа, хотя и имел для него свое оправдание, с позиции его собственных литературных планов и интересов не был естественным их продолжением, позволяющим испытать настоящее творческое удовлетворение. Во-первых, это надолго отвлекло его от работы над завершением другого, не менее важного для него произведения – «Последний из удэге». Во-вторых, новый вариант «Молодой гвардии», одобренный «Правдой», не получил столь же однозначной оценки у читателей, которые могли теперь сравнить его с первой редакцией. Среди писателей тоже не было единого мнения: одни (например, В. Каверин, К. Федин) позитивно оценили новую редакцию романа, другие, не касаясь собственно литературных качеств, восприняли ее с эстетической точки зрения как «автоцензуру», «сделку с совестью» (А. Твардовский). Несомненно одно: независимо от того, хуже или лучше получился второй вариант романа (здесь были и приобретения, и потери), переделка «Молодой гвардии», инициированная сверху, а не самим ее автором, была в какой-то степени насилием художника над собой и в известном смысле унижением Фадеева-писателя. «Я все еще перерабатываю молодую гвардию в старую», - с горькой иронией писал он о себе. Здесь опять-таки литературный политик в нем взял верх над художником. Отсюда начинается личная драма Фадеева, приведшая его, в совокупности с другими нравственными и творческими компромиссами, совершенными во имя «партийного долга», к трагическому финалу.
Нынешняя судьба романа «Молодая гвардия», понятно, не может сравниться с былой его популярностью. Да и некорректно было бы сравнивать: другие времена – другие нравы и литературные вкусы. Распространившийся в 1990-е годы негативизм по отношению к советскому историческому прошлому коснулся и наиболее известных, в том числе и по художественным произведениям, фактов героизма наших соотечественников в годы Великой Отечественной войны. Появились публикации, в которых под видом необходимых уточнений, поправок, дополнений (не всегда, однако, соответствовавших действительности) не только принижались, но и порой ставились под сомнение подвиги, совершенные Зоей Космодемьянской, Александром Матросовым, воинами-панфиловцами. Это поветрие не обошло стороной и Краснодонское молодежное подполье, вплоть до постановки вопроса о том, существовало ли оно вообще или это очередной советский миф. Дело осложнялось еще и тем, что при всеобщей известности (благодаря роману Фадеева и одноименному фильму) молодогвардейской подпольной организации сама ее история долгое время оставалась засекреченной, документально неполной, мемуарно разноречивой, до конца не проясненной. Под маркой типичной «советской мифологии» стал восприниматься в постсоветские годы и роман «Молодая гвардия», написанный по заказу ЦК ВЛКСМ «писателем-сталинистом» Фадеевым. Наличие двух вариантов романа (притом что второй из них создавался не по внутреннему побуждению автора, а по навязанной ему извне воле партии), естественно, не укрепляло интерес и доверие к нему. Все это, разумеется, не могло пройти бесследно. В результате отдельные критики поспешили заявить, что прозу Фадеева, за исключением романа «Разгром», «поглотило время», что «вряд ли отыщется сегодня добровольный (а не профессионально озабоченный) читатель «Молодой гвардии».
Последние годы Фадеева были заполнены работой над романом «Черная металлургия», задуманным как многоплановое повествование о современности. В 1954 году писатель опубликовал восемь первых глав нового романа в газете «Челябинский рабочий», «Литературной газете» и в журнале «Огонек». Судя по письмам Фадеева, он не прекращал работы над романом до конца своей жизни, но дальше упомянутых глав дело не продвинулось. Писатель объяснял это то чрезмерной занятостью «нетворческими» делами, то болезнью, то непредвиденным изменением ситуации в той сфере деятельности (металлургия), которой посвящен роман. Но истинной причиной его неудачи был несомненный упадок творческих сил, переживаемый им в те годы. Смерть Сталина и последующее разоблачение его злодеяний не могли не отразиться на самом положении и творческом самочувствии Фадеева: на протяжении многих лет он был проводником литературной политики партийного руководства. Это безусловно обострило «сознание трагического противоречия его жизни» и вместе с нарастающим ощущением творческого кризиса стало наиболее вероятным мотивом для самоубийства.
Среди причин, которые привели писателя к роковому шагу, нельзя недооценивать отрицательную реакцию на три его письма, направленных в ЦК партии (август – октябрь 1953 года) на имя Г. М. Маленкова и Н. С. Хрущева. В этих письмах критиковались некоторые традиционно сложившиеся формы и методы руководства литературой и искусством. В частности, речь шла о том, что судьбу художественных произведений не должны решать отдельные лица, как бы высоко они ни стояли. Не подвергая ни малейшему сомнению необходимость партийного руководства творческой сферой деятельности, Фадеев предлагал устранить ненужный, по его мнению, параллелизм в этом деле со стороны партийных и государственных органов (так называемое «двоецентрие»); с большим до¬верием и уважением относиться к писателю, допустившему ту или иную ошибку: не спешить обрушивать на него критическую дубинку, достаточно бывает личной встречи и беседы с ним; отменить излишне подробную учетную карточку члена Союза писателей, где имеются вопросы, унижающие достоинство человека, и т.д. Предложения Фадеева были рассмотрены с немалым опозданием, большинство из них не нашло поддержки у руководства ЦК, просьба писателя принять его осталась без ответа. Для самолюбивого и гордого Фадеева, который в течение многих лет беспрепятственно общался по вопросам литературы и искусства со Сталиным, такое отношение новых руководителей страны к проявленной им инициативе было непонятным и оскорбительным (напомним, что происходило это еще до XX съезда партии).
Осложнение отношений с партийным руководством страны тяжело переживалось Фадеевым. Номинально он оставался во главе Союза писателей (до декабря 1954 года), но фактически был отстранен от дел, от процесса принятия решений. Им все более овладевало состояние внутреннего одиночества при внешне активно продолжавшихся личных контактах и переписке с людьми. Деятельная натура Фадеева не позволяла ему замкнуться в себе, она искала и нашла выход в осознании и, что особенно важно, исправлении допущенных в прошлом ошибок.
В личном плане это выразилось в пересмотре и уточнении своих литературно-теоретических позиций, переоценке многих произведений советской литературы, в том числе и ранее критиковавшихся им («За власть Советов» В. Катаева, «Двое в степи» Э. Казакевича, «За правое дело» В. Гроссмана и др.). Этот сложный, многосторонний, продиктованный жизнью и внутренней потребностью самого писателя процесс работы над ошибками запечатлен в последней книге Фадеева «За тридцать лет», вобравшей в себя его статьи и выступления (издана посмертно в 1957 году). В ней впервые в полном объеме раскрылось перед читателем литературно-критическое наследие Фадеева.
В плане же общественном, гражданском исправление ошибок для Фадеева заключалось в его многочисленных и чаще всего результативных ходатайствах о пересмотре дел репрессированных, несправедливо осужденных писателей и членов их семей, других людей, имевших отношение к литературе и искусству. С 1953 по 1956 год Фадеев написал более пятисот писем в разные инстанции с просьбой о рассмотрении дел пострадавших в сталинскую эпоху. Эта сторона деятельности Фадеева, внешне незаметная, не афишируемая им, имела исключительно важное значение не только для тех, за кого он хлопотал, но и, несомненно, для него самого. Так он очищался от грехов, допущенных при репрессивном режиме, в том числе и при его личном участии.
Лишь после публикации предсмертного письма Фадеева в полной мере обнаружилась «тайна» его преждевременной гибели. В этом документе большой обличительной силы (недаром его более тридцати лет прятали в архиве ЦК) нет, однако, ни капли раскаяния, признания своей личной причастности к обличаемым методам партийной опеки над литературой. Вся вина за «униженную, затравленную, загубленную» литературу и за свою во многом не реализованную писательскую судьбу возложена на «самоуверенно-невежественное руководство партии».
Предсмертные строки Фадеева по-своему раскрывают его характер – по словам С. А. Герасимова, «один из самых многосложных характеров, который сформировала революция».