Олеша Юрий Карлович (19 февраля (3 марта) 1899, Елисаветград – 10 мая 1960, Москва) – русский советский писатель, поэт и драматург.
Ресторан Дома литераторов. За столом сидит немолодой и, как видно, давно и много пьющий человек. Кнему часто подходят, здороваются, угощают. Все знают, что он – талант. Но знают также и то, что реализовать этот талант в советском государстве в нынешнее время нет никакой возможности. И потому он пьет. Это был знаменитый Юрий Олеша. Теперь о нем говорят как о завзятом шутнике и острослове, вместе с Ильфом, Петровым и Катаевым, работавшим в «Гудке». Однако Олеша шутил, скорее, чтобы скрыть собственные печальные глаза, чтобы спрятаться за шутками от собственной, «относительной в ломбард», жизни.
Он с самого детства привык смотреть на все с иронией. Его отец, обедневший польский дворянин, работал акцизным чиновником. Благодаря матери в семье царил дух католицизма. Олеша позже часто говорил, что в детстве жил «будто в Европе». Он чувствовал себя близким к Западу, хотя жила семья Карла Олеши в Одессе.
В обрывках детских воспоминаний Юрия Олеши остались катание на рысаках, жизнь в роскошной квартире и скандалы из-за отцовских попоек и поздних возвращений из клубов. Позже Олеша напишет, что «клубы – одно из главных слов моего детства». Мама Юрия – талантливая художница и красавица Ольга, которую называли Рафаэлем.
Революционные события мелкобуржуазная семья Олеша приняла настороженно. Приход в Одессу мятежного броненосца «Потемкин» вызвал ужас и ожидание неизбежного конца благополучной прежней жизни.
В 11 лет Юрий стал учеником Ришельевской гимназии. Юного ироничного шляхтича в классе побаивались: попасть в поле внимания язвительного Олеши значило надолго стать посмешищем всей гимназии. Уже тогда мальчик обладал невероятной фантазией и метко выражался.
Первые рифмованные строчки Юрий Олеша написал в старших классах. В одесском «Южном вестнике» состоялся литературный дебют юноши: редакция взяла стихотворение «Кларимонда» в печать. В 1917-м Юрий Олеша получил аттестат зрелости и поступил в Одесский университет, выбрав юридический факультет.
Не принявшие революции родные Юрия иммигрировали в Польшу, а он отказался и остался в Южной Пальмире, где кипела литературная жизнь. Вместе с Валентином Катаевым и Ильей Ильфом он влился в «Коммуну поэтов».
В 1920-м жемчужину у моря, неоднократно переходившую из рук в руки, заняла Красная армия. Волны беженцев приносили весьма талантливых людей со всех концов разрушенной империи. В город приехал поэт и розаик Владимир Нарбут, повлиявший на жизнь Юрия Олеши.
Теперь одесские литераторы сочиняли агитационные текстовки к плакатам и листовкам, устраивали спектакли в рабочих столовых, которые открылись в ранее фешенебельных ресторанах и кафе. Новую одноактную пьесу Олеши «Игра в плаху» увидели на сцене Театра революционной сатиры.
Весной 1921-го Олеша и Катаев перебрались за Нарбутом в Харьков, где литератору доверили руководить украинским радиотелеграфным агентством. Юрий Олеша устроился в театре «Балаганчик», но спустя год компания переехала в столицу. В Москве одессит поселился в писательском доме и устроился на работу в газету «Гудок», на страницах которой публиковались Михаил Булгаков, Илья Ильф и Евгений Петров. Писатель назвал «гудковский» период лучшим в жизни.
Юрий служил в отделе информации, где заклеивал конверты с редакторскими письмами: в Москве, после провинциальной Одессы, Олеша начинал карьеру с нуля. Спустя год начальник отдела, почитав сочинения подчиненного, доверил написать фельетон в стихах. На вопрос, кем подписать, посоветовал псевдоним «Зубило».
Дебют увенчался успехом. В «Гудке» один за другим появлялись новые фельетоны, подписанные «Зубило».
Материалы Олеше поставляли рабкоры, писавшие о воровстве, кумовстве, бюрократии и прочих язвах общества в регионах. Читателям хлесткие стихотворные опусы Юрия Олеши нравились, на них приходили сотни откликов.
В 1924 году литератор подарил читателям первое объемное прозаическое сочинение – роман-сказку «Три толстяка». Ее опубликовали спустя 4 года.
Друзья называли Юрия Олешу «королем гномов» - писатель был невысок ростом, а голова слишком велика. Но это не значило ничего, когда он с легкостью пронзал женские сердца взглядом ярко-синих глаз. Да и какого же цвета им еще быть, если бабушку Олеши звали Мальвиной?..
Как известно, Суок из «Трех толстяков» - это не только гимнастка и кукла наследника Тутти, но и фамилия трех сестер – Лидии, Ольги и Серафимы. Старшая, Лидия, была замужем за Багрицким, в младшую, Серафиму, совсем юным без памяти влюбился Олеша. Как вспоминал потом друг Юрия Карловича Валентин Катаев: «Не связанные друг с другом никакими обязательствами, нищие, молодые, нередко голодные, веселые, нежные, они способны были вдруг поцеловаться среди бела дня прямо на улице, среди революционных плакатов и списков расстрелянных». Но Сима была дитя своего времени. Не чувствуя за собой никаких обязательств перед Олешей, она легко оставила его, уйдя к богачу по прозвищу «Мак» только лишь потому, что мечтала жить в роскоши. Олеша, в душе гордый шляхтич, даже не знал, что сказать. Он просто запил, не считая себя возможным бороться с богатством Мака.
В таком – сильно запившем – состоянии его и нашел Валентин Катаев. Он понял, что Олешу нужно спасать, и отправился прямиком к Серафиме, сказав ей, что она должна немедленно возвращаться к Ключику (так она называла Олешу, он же звал ее Дружочек). Сима вернулась к Олеше. Однако в 1921 году Сима вновь ушла от Олеши – уже к Владимиру Нарбуту, бывшему дворянину, впоследствии анархисту-эсеру, хромому поэту, да и вообще, фигуре демонической. Юрий Карлович пробовал вернуть ее вновь, и один раз даже получилось. Но явился Нарбут, пригрозил, что немедля застрелится, если Сима не вернется к нему, и Суок покинула Олешу навсегда.
Он потерял то, ради чего жил. Однако уже через год он женился на средней из сестер Суок – Ольге. И, как говорил он сам, именно ей была посвящена сказка «Три толстяка». Однако для всех, знавших Симу, было очевидно, что циркачка и кукла – это все она.
Нарбута посадили в 1936 году. Серафима же была замужем еще дважды. И все эти годы старалась помогать часто бедствовавшему Олеше – то деньгами, то связями. Юрий Карлович же считал, что Сима была самым лучшим, что случилось с ним в жизни.
К началу тридцатых Олеша был уже очень популярен. Уже вышли сказка «Три толстяка» и роман «Зависть». Однако, несмотря на свой успех у публики, произведения не сделали Олешу любимцем властей. О его сказке, в частности, официальная критика говорила: «Призыва к борьбе, труду, героического примера дети Страны Советов здесь не найдут». Метафоричность Олеши была слишком сложна для того, чтобы его признали «на официальном уровне».
Роман «Зависть», который по просьбе Мейерхольда Олеша переделал в пьесу, был запрещен к постановке, ведь Олеша не мог не выразить свое отношение к действительности – к разрушенному, по сути, обществу, к начинавшимся арестам и расстрелам. В письме к жене Ольге Юрий Карлович писал: «Просто та эстетика, которая является существом моего искусства, сейчас не нужна, даже враждебна – не против страны, а против банды установивших другую, подлую, антихудожественную эстетику».
Он больше не писал значительных произведений, зато вел дневники, которые были опубликованы только после его смерти под коробившим друзей названием «Ни дня без строчки». Издавать практически запрещенного Олешу под этим титулом было, с их точки зрения, лицемерно и цинично.
Храня дневники дома, Олеша уже безмерно рисковал. Обнаружь и прочти их служащие госбезопасности, автор подобных записок мог рассчитывать не только на тюрьму, но и на расстрел. Спасало Олешу только то, что государство уже давно не считало его врагом.
Олешу по праву называли родоначальником жанра записных книжек. Он записывал и свои мысли, и истории, случившиеся с друзьями и знакомыми, и наброски будущих, так никогда и не написанных произведений.
В этих записных книжках он часто обращался к теме нищего, почитая таковым самого себя на пиру советских писателей, существовавших при государственной «кормушке».
Олеша тяготился не только внутренними, но и внешними проявлениями своего «нищенства»: «Я неопрятен. Одежда моя быстро разрушается». После смерти матери Маяковского, с которым Юрий Карлович очень дружил, он отказался пойти на панихиду по ней, стесняясь своей неопрятной, оборванной одежды.
В те годы (конец пятидесятых) в Москве появились модные чешские пиджаки «под твид». Олеша мечтал о таком, прикидывал, какой бы он выбрал, будь у него деньги. Незадолго до смерти деньги неожиданно появились, и Юрий Карлович смог приобрести вожделенный пиджак. В нем Олешу и положили в гроб – другой приличной одежды у писателя не было...
В своих дневниках Олеша оставил немало рассказов о друзьях и знакомых. Он очень четко умел описывать людей. И себя описал так, что и сегодня будто смотришь на его портрет: «У меня мясистый, сравнительно приличной формы нос, узкие губы, выдающийся подбородок, глаза сидят глубоко, очень глубоко, как-то смертно. Лицо мое рассчитано на великую биографию».
Великая биография получилась. Хотя Олеша, вероятно, надеялся, что она будет иной.