Петрушевская Людмила Стефановна (род. 26 мая 1938, Москва) – российский прозаик, певица и поэтесса, драматург, сценарист.
Жесткая и ироничная проза Людмилы Петрушевской пришла к читателю в конце 1980-х годов, когда ее вместе с другими ранее запрещенными авторами стали публиковать «толстые» журналы. За прошедшие годы стало ясно, что писатель и драматург Петрушевская – классик современной литературы, занимающий в ней свое, особое место.
Людмила Стефановне родилась 26 мая 1938 года в Москве в семье служащего. Внучка лингвиста Н. Ф. Яковлева, создателя письменностей для ряда народов СССР. В военное время жила у родственников, а также в детском доме под Уфой. После войны вернулась в Москву, окончила факультет журналистики МГУ. Работала корреспондентом московских газет, сотрудницей издательств, с 1972 года – редактором на Центральной студии телевидения.
Петрушевская рано начала сочинять стихи, писать сценарии для студенческих вечеров, всерьёз не задумываясь о писательской деятельности.
«Людмила Петрушевская – один из весьма немногих российских литераторов, по всем статьям заслуживающих Нобелевской премии. Мне трудно назвать более значительное явление в русской прозе и драматургии девяностых и нулевых». Это мнение Дмитрия Быкова – критика, задающего тон в обсуждении современной литературы. Однако многих читателей в рассказах и пьесах Петрушевской отпугивает то, что принято называть «чернухой». Казалось бы, у нее много общего с Викторией Токаревой – те же легко узнаваемые персонажи, тот же знакомый рутинный быт. Но у Токаревой герои способны противостоять обстоятельствам, что придает повествованию оптимизм, а у
Петрушевской те же обстоятельства лишают героев человеческого достоинства – и это оставляет читателя наедине с горькой правдой жизни. Токарева вспоминает слова писателя Виталия Коротича: «Вас бы с Петрушевской слить в одну кастрюлю, перемешать, прокипятить, разлить по банкам, вот тогда это была бы идеальная проза». От себя Виктория Самойловна добавляет: «Я люблю Петрушевскую за то, как она отражает процесс расчеловечивания».
Но показать расчеловечивание – не самоцель Петрушевской. Как пишет критик Мария Ремизова, «Петрушевская – писатель жесткий, ироничный, многоплановый и многослойный. Чтобы прорваться к смыслу, точнее, к смыслам ее текстов, требуются очень серьезные встречные усилия. Петрушевская, когда пишет, выкладывается целиком. Но чтобы соответствовать условиям задачи, выкладываться целиком приходится и читателю».
Ее персонажи терпят невероятные страдания и вопиющую несправедливость и ведут себя соответственно – бывают грубы, безжалостны, жестоки, жалки, истеричны. Не боясь называть вещи своими именами, автор будто смотрит на своих героев со стороны, никого не осуждая и, кажется, даже не оценивая. Кредо Петрушевской: «Писатель – не прокурор». Откуда же у читателя рождается душевная боль при чтении немудреных фраз, будто даже не выдуманных, а подслушанных автором?
Каждый ее рассказ – театр. Но если в обычной пьесе голос автора всегда спрятан за голосом героя, то в ее театре героем стал коллектив. «А голос коллектива, – говорит Петрушевская, – не доверяет никому и никогда, выводит на чистую воду, он всегда прав и всегда по-людоедски бесчеловечен. И вот пусть, думала я, читатель сам решает, насколько прав этот голос, пусть сам догадается и пожалеет тех, кого судит этот vox populi. Пусть поплачет».
Ее проза как будто реалистична – таких персонажей можно встретить где угодно. Но, сгущая краски, она доводит проявления обыденной жизни до такого абсурда, что реализм уступает место какому-то иному жанру, в котором парадоксальное поведение героев оказывается логичным.
То же самое можно сказать и о пьесах. Зачем Петрушевской этот «фантастический гиперреализм», который часто принимают за «чернуху»?
Повседневное зло незаметно, мы свыкаемся с ним, но оно убивает все лучшее в человеке. Петрушевская подносит к нашим глазам мощную линзу, сквозь которую мы видим то, что перестали замечать. Это потрясает и вызывает острое сопереживание.
Мария Ремизова пишет: «Это огромное, пагубное заблуждение, будто Петрушевская холодный и бездушный анатом, вытаскивающий на свет Божий ужасы и мерзости жизни, чтобы пощекотать нервы излишне впечатлительных людей. Потому что происходит как раз обратное: когда эти безликие, безголосые, почти неодушевленные организмы, высвечиваясь в лучах магического кристалла личного творчества, вдруг начинают обретать лица и голоса, в них начинает просвечивать индивидуальность, и они – сами того не осознавая, – становятся людьми. И начинают разыгрывать свой маленький, но наполненный настоящей болью и настоящим драматизмом театрик. И мы, только что равнодушно скользившие взглядом по капле воды, заглянув в эту трубочку с волшебными линзами, вдруг видим перед собой несчастных, задавленных обстоятельствами и собственной ограниченностью, однако же, несомненно, людей».
Классик драматургии Алексей Арбузов, в студии которого начинающие авторы читали друг другу и обсуждали пьесы, сказал Петрушевской: «Мне нечему вас учить».
Со временем она сама стала классиком. Режиссеры Роман Виктюк, Михаил Ефремов, Марк Захаров боролись за постановку ее пьес, что требовало немалого мужества в советское время.
По словам Петрушевской, она ценит в пьесах возможность «полностью спрятаться за героев, говорить их голосами, ничем и никак не дать понять зрителю, кто тут хороший, а кто плохой, вообще ни на чем не настаивать, все одинаково хорошие, только жизнь такая». Она считает, что главное для писателя – не давать ответы, а ставить вопросы.
Ответы должна найти публика «театра Людмилы Петрушевской».
В ее творчестве нет оптимизма, но это не «чернуха». Пока такая жизнь, которую мы видим в ее прозе и драматургии, задевает нас, вызывает шок, есть надежда, что мы не расчеловечимся.